Биография
Родился я не в каком-то селе, а в продвинутом городе Москва, где практически каждый человек человеку брат. Родители мои, интеллегентные люди, научили меня читать, писать, ходить на горшок, одним словом я всему от них научился, даже ругаться матом. Вы скажите, что культурные люди никогда не произносят вслух нецензурную брань, но я опровергну этот факт и скажу, что матом ругается абсолютно каждый и в этом нет ничего постыдного. Жаль, что в моей первой школе этого не понимали. Не зря я отметил тот факт, что школа та была не единственной. Конечно же из неё меня выгнали, когда я во втором классе на доске просклонял слово блядь при всём классе, в то время, когда учительница ушла за нашими полдниками, или как их называют в Пендоссии - ланчами. Вопрос о моём отчислении встал ребром тогда, когда директор задал вопрос моему отцу:
- Откуда ваш сын знает столько мата?
Папка мой дал ответ в своей привычной манере:
- Вы знаете, в душе не ебу..
После этих слов меня потащили сначала к завучу, потом к директору, а затем, отдав личное дело на руки, указали пальцем на выход. Я в тот момент ещё не понимал, что происходит, маленький был, наивный, до сих пор в кармашке в школу с машинкой ходил и играл прям на уроке. Хорошо, что об этом папа не догадался сказать в новой школе, в которую меня зачисляли без собеседования, поскольку катастрофически не хватало учеников. На этот раз я был более аккуратным, сообразительным, лишнего не говорил и тем более не писал. Казалось, что жизнь налажена. С моей, можно так сказать, первой учительницей, Людмилой Ивановной, за детей можно было не беспокоиться. Это была пожилая женщина, но для своих семидесяти двух она плясала у доски, как баллерина. Научила она нас почти всему, что знает сама. Задания домашние каждый из нас делал с особым удовольствием. Родители ещё удивлялись, что я приношу домой пятёрки, думали, что в семье завёлся некто Менделеев, будущий профессор наук. Второй класс прошёл незаметно, легко, беззаботно. Третий пролетел ещё быстрее и, наконец, пришла пора прощаться с нашей любимой учительницей. Дальше нас ждала дорога в пятый класс, поскольку учились мы по программе 1-3. Последний вечер был для меня грустным. Чаепитие и тёплая дружеская атмосфера в родном кабинете не могли согнать с моего лица тоску. Я сказал маме, что хочу домой, а она мне ласковым голосом, как и все мамы, прошептала на ушко:
- Ну иди, скажи досвидание Людмиле Ивановне.
Людмила Ивановна сидела в центре класса, вся осыпанная цветами и смотрела на каждого своего ученика с огромной, своей любовью. Я подошёл к ней и писклявым голосом сказал:
- Досвидания, Людмила Ивановна.
Людмила Ивановна сначала начала удивляться тому, что я рано решил уйти, но потом обняла меня и проговорила:
- Береги себя!
В тот момент я смотрел на Людмилу Ивановну последний раз. Мы с мамой ушли с прощального вечера раньше всех. Не понятно зачем, наверное, потому что сильно хотелось играть в компьютер, в гонки.
Лето пролетело так же незаметно, как и начальные классы. Я стою на линейке 1-го сентября вместе со своим повзрослевшим классом. Мои глаза частенько поглядывают на юбки одноклассниц и на ножки чужих мам, которые слишком сексуально оделись для первого сентября. Линейка прошла на удивление быстро, мы зашли в свой класс, нам объявили, что мы теперь не дети какие-то, а настоящие старшеклассники, которые должны быть примером для тех, кто в этом году только поступил в первый класс. Я очень хотел быть авторитетом для младших, и за партой уже в первый же учебный день сидел так смирно, как многие вояки сидеть не умеют. Пиджак сидел на мне очень элегантно, я выглядел на фоне остальных мальчиков женихом и не понимал почему девочки не обращают на меня внимание. Я тогда ещё не понимал, что такое половое созревание, но мне зато это объяснили кое-какие ребята. Людмила Ивановна называла их детьми подворотни. Это были хулиганы, которые учились в классе Г. Это был класс корекции, одним словом туда понабрали дебилов со всех школ города. В туалете я имел честь познакомиться с одним из них. Туда зашёл паренёк с бритой головой и стал прикуривать сигарету, посматривая на то, как я справляю нужду:
- Хочешь покурить?
Я даже и не знал, что такое курить в затяг, но не отказался. Пока мы курили, я ещё не знал, что в скором времени этот парень станет моим лучшим другом. Звали его Ромой, фамилия была очень вызывающая - Скупердулев. Кликуха у него была соответствующая - Скупер. Но я не хотел называть друга каким-то обидным для него словом и поэтому звал его по имени. Рома же замечал, что я питаю к нему уважение, и вскоре тоже стал считать меня своим другом. С кем поведёшься, от того и наберёшься! - эти слова говорила завуч, когда стала замечать за мной повадки класса корекции. Вполне заслуженно мою скромную личность перевели из гимназического класса А в класс коррекции Г. Этот класс стал для меня лучшим классом за всю свою историю обучения. Там было всё по-другому. Срыв урока считался нормальным отношением между учениками и учительмя. Никто не учился и не хотел учиться, более того многие из класса Г ходили в школу не ради знаний, а ради того, чтобы потусоваться с компанией, равной своему интеллекту...
К весне я научился выбрасывать из окна горшки с цветами, которые баба Зина, уборщина наша, на своём горбу, с больными ногами, тащила на пятый этаж. Нам доставляло удовольствие гадить, пинать тех, кто слабее, устраивать конкретный беспредел. Когда в нашу честь устраивали линейку, мы радовались и выходили в центр линейки с поднятой вверх головой, а вся школа с ирронией нам хлопала в ладоши. К весне мат конкретно въелся в речь, а учиться я расхотел навсегда. Тоже самое было в шестом, седьмом, восьмом... С каждым годом я ста