SPRING, 54 - 22 декабря 2010 03:54

Шаромыжник



Появилось словечко в самом начале XIX века, вскоре после наполеоновской кампании. Остатки французской армии, как тебе известно, отступали по смоленской дороге, лишенные какого бы то ни было снабжения. Снабжались сами – за счет набегов на близлежащие деревеньки. Причем с оружием нападали редко: нелегко обмороженными руками в голодном бреду отмахиваться от вил с косами. Поэтому к местным жителям обращались робко и ласково: «Мон шер ами! Дорогой друг, не найдется ли у тебя чего-нибудь пожевать, ибо все люди – братья и очень кушать хочется!» «Шер амыг» кое-как подкармливали, и те шли себе дальше, заселяя просторы нашей страны новым замечательным выражением.



Дайте две!



Фраза, которую последние пять лет все, кому не лень, гоняют в хвост и гриву, на самом деле конец некогда очень известного анекдота, который полностью звучит так:



– Девушка, а почем у вас эта фарфоровая кися с усами?



– Это никакая не кися, а маршал Семен Михайлович Буденный!



– Охренеть! Дайте две!



Катавасия



Коты и Васи тут ни при чем, хотя от тех и других тоже порой бывает много шуму и неприятностей. Это смешное для русского слуха словечко имеет самое высокопарное древнее происхождение: оно из греческого языка, да еще и прямиком из церковной службы. Означает оно «схождение» и описывает тот момент, когда в некоторых торжественных службах два хора (клироса) спускаются со своих мест в центр храма, сливаются в один и совместно исполняют песнопение. Даже после долгих репетиций это схождение не всегда проистекало гладко, так что неудивительно, что «Катавасия» стало означать путаницу, бедлам и неразбериху.



Глуп как пробка



Чем пробка глупее вилки, комода или, скажем, онтогносеологии, сможет объяснить только тот высокоэрудированный гражданин, который знает эту поговорку в полном, неусеченном варианте, звучавшем так: «Глуп как пробка, куда воткнешь – там и торчит». Конец этой очень распространенной фразы постепенно перестали произносить (зачем? И так все знают, что там дальше) и досокращались до того, что теперь почти никто и не помнит, из-за чего пробку так обидели.







До свадьбы заживет



Что именно должно зажить до свадьбы – уже никто не помнит. А зря. Потому что до свадьбы не заживает – это медицински установленный факт. Но сей анатомический момент был неизвестен необразованным деревенским барышням, которым развратные хлопцы шептали эти слова на ушко, пытаясь завлечь селянок на сеновал. Кстати, «ничего, все срастется» – из той же оперы, а вовсе не про сломанные руки и ноги.



Пролететь как фанера



над Парижем



В начале эры воздухоплавания во Франции состоялась акция – пролет дирижабля «Фланер» над Парижем. В те времена любые события такого плана обязательно сопровождались многочисленными газетными комментариями, так что несколько дней весь мир с интересом следил за судьбой «Фланера» и обсуждал его полет за вечерними чаепитиями. Аппарат благополучно налетался и забылся, а вот выражение осталось. Правда, так как уже никто не помнил ни про какой «Фланер», то вначале он обрусел, превратившись во «Фланеру», а потом где-то потерял букву «л». В результате и получился будоражащий воображение своей загадочностью образ – «фанера над Парижем».



Ксива



Этому жаргонному словечку, самое меньшее, три тысячи лет. Именно ксивы спрашивали иерусалимские стражники у Христа и его апостолов, потому что на арамейском это слово означает «бумаги», «документы». А в русский жаргон оно пришло с помощью образованных еврейских бандитов и мошенников, которые в начале XX века составляли немалую часть криминального мира Одессы и Киева. Еврейское происхождение (из идиша и иврита) вообще имеет около 10 процентов слов блатного словаря – например, «пацан», «шмон», «шмот», «шухер», «малина», «блат», «параша».

Голод не тетка



И опять мы имеем пример того, как, отрезав хвост, все о нем благополучно забывают. Почему «не тетка», а хотя бы не «не дядька»? А потому, что в целом виде фраза имела вполне удобопонимаемый смысл: «Голод не тетка, пирожка не подсунет». То есть, в отличие от мягкосердечной женщины-родственницы, которая хоть украдкой, да подкормит, голод не знает никакого снисхождения.



Остаться с носом



Почему остаться с носом плохо? А без носа лучше, что ли? Нет, создатели этого фразеологизма вовсе не были фанатиками без-носости. Просто 300 лет назад, когда он возник, слово «нос» имело еще одно значение, по важности почти не уступавшее основному. Означало оно «взятка», «подношение», то есть то, без чего в тогдашней России (да и не только в тогдашней) шагу ступить было нельзя. Если человек, понесший взятку, не сумел довориться с чиновником, он, соответственно, оставался со своим носом и чувствовал себя по этому поводу неважнецки.



По гамбургскому счету



В конце XIX – начале XХ века мир охватила лихорадка французской борьбы. Во всех цирках второе отделение отводилось усатым силачам в полосатых трико, которые к восторгу публики смачно возили друг друга мордой по опилкам, выполняя все эти восхитительные приемы: суплес, рулада, тур-де-бра, нельсон, партер. Чемпионы были популярнее певцов, актеров и князей; имена Поддубного, Буля и Ван Риля знал каждый уважающий себя ребенок старше трех лет. А вот о том, что вся эта борьба была сплошной фикцией наподобие современного рестлинга, знали очень немногие. Сценарии боев расписывались заранее, и зрелищность была куда важнее спорта. Импресарио борцов продавали турнирные результаты своих подопечных, на псевдототализаторах делались состояния. И лишь раз в году лучшие борцы съезжались в Гамбург, где арендовали себе арену и тайно, почти под покровом ночи, в честных поединках выясняли, кто из них на самом деле лучший, а кто – просто раскрашенная в полоску усатая кукла.



Конь педальный



А это мифическое существо, незаконнорожденный кузен кентавра и тянитолкая, возникло из стремления советской промышленности дать все лучшее детям. Самые блестящие умы нашей оборонки были брошены на то, чтобы создать идеальный гибрид лошадки на колесиках с велосипедом. Мутант получил официальное наименование «конь педальный» и в конце 1950-х годов был запущен в массовое производство. Дети и родители были в экстазе. Ездить на конике, привычно отталкиваясь ногами, детишки не могли: мешали торчащие педали. А крутить тугие и корявые педали тоже не получалось – редкий мускулистый ребенок мог осилить дистанцию в несколько метров, после чего обычно благополучно падал, так как излишней устойчивостью конструкция тоже не страдала. Спустя несколько лет конестроители вынуждены были признать свое фиаско, и конь педальный исчез с прилавков, но навсегда остался в памяти народной.



Гай Серегин,



«Вечерний Луганск» от 10 октября 2007 года № 40 (353)